Только сумасшедшими штрафами и их неизбежностью можно побороть это зло. Клумбочки эти с чернобрывцами стоят сейчас тоже бешеных денег. Пару раз выписали бы образцовые штрафы за клумбы, плевки, парковку на газоне - и как рукой бы сняло. Помните у Булгакова:
Прихожу в театр. Давно не был. И всюду висят плакаты "Курить строго воспрещается". И думаю я, что за чудеса: никто под этими плакатами не курит. Чем это объясняется? Объяснилось это очень просто, так же, как и в вагоне. Лишь только некий с черной бородкой - прочитав плакат - сладко затянулся два раза, как вырос молодой человек симпатичной, но непреклонной наружности и:
- Двадцать миллионов.
Негодованию черной бородки не было предела.
Она не пожелала платить. Я ждал взрыва со стороны симпатичного молодого человека, игравшего благодушно квитанциями. Никакого взрыва не последовало, но за спиной молодого человека, без всякого сигнала с его стороны (большевистские фокусы!), из воздуха соткался милиционер. Положительно, это было гофманское нечто. Милиционер не произнес ни одного слова, не сделал ни одного жеста. Нет! Это было просто воплощение укоризны в серой шинели с револьвером и свистком. Черная бородка заплатила со сверхъестественной гофманской же быстротой.
И лишь тогда ангел-хранитель, у которого вместо крыльев за плечами помещалась небольшая, изящная винтовка, отошел в сторону и "добродушная пролетарская улыбка заиграла на его лице" (так пишут молодые барышни революционные романы).
Случай с черной бородкой так подействовал на мою впечатлительную душу (у меня есть подозрение, что и не только на мою), что теперь, куда бы я ни пришел, прежде чем взяться за портсигар, я тревожно осматриваю стены - нет ли на них какой-нибудь печатной каверзы. И ежели плакат "Строго воспрещается", подманивающий русского человека на курение и плевки, то я ни курить, ни плевать не стану ни за что.
no subject
Прихожу в театр. Давно не был. И всюду висят плакаты "Курить строго воспрещается". И думаю я, что за чудеса: никто под этими плакатами не курит. Чем это объясняется? Объяснилось это очень просто, так же, как и в вагоне. Лишь только некий с черной бородкой - прочитав плакат - сладко затянулся два раза, как вырос молодой человек симпатичной, но непреклонной наружности и:
- Двадцать миллионов.
Негодованию черной бородки не было предела.
Она не пожелала платить. Я ждал взрыва со стороны симпатичного молодого человека, игравшего благодушно квитанциями. Никакого взрыва не последовало, но за спиной молодого человека, без всякого сигнала с его стороны (большевистские фокусы!), из воздуха соткался милиционер. Положительно, это было гофманское нечто. Милиционер не произнес ни одного слова, не сделал ни одного жеста. Нет! Это было просто воплощение укоризны в серой шинели с револьвером и свистком. Черная бородка заплатила со сверхъестественной гофманской же быстротой.
И лишь тогда ангел-хранитель, у которого вместо крыльев за плечами помещалась небольшая, изящная винтовка, отошел в сторону и "добродушная пролетарская улыбка заиграла на его лице" (так пишут молодые барышни революционные романы).
Случай с черной бородкой так подействовал на мою впечатлительную душу (у меня есть подозрение, что и не только на мою), что теперь, куда бы я ни пришел, прежде чем взяться за портсигар, я тревожно осматриваю стены - нет ли на них какой-нибудь печатной каверзы. И ежели плакат "Строго воспрещается", подманивающий русского человека на курение и плевки, то я ни курить, ни плевать не стану ни за что.